Олег Рой - Числа зверя и человека
Боже мой! Рита, моя сильная, моя отважная сестра! Что мне отдать, чтобы ты жила?
Когда мужчина в наброшенном на плечи белом халате (наверное, это был лечащий врач Риты) назвал мне стоимость операции, на меня словно рухнуло небо. Как же это?!
У нас с Ритой не было никаких сбережений, все, что оставалось от родителей, было потрачено на учебу. Машина после аварии не подлежала ремонту, а на квартире висел недовыплаченый кредит – пусть и небольшой, но перезаложить ее просто не получится. Тем более у меня.
Вот будь на моем месте Рита, она как-нибудь бы справилась, но я – не она. Я непрактичная, я…
Когда врач в наброшенном халате предложил мне донорство в Программе, я возблагодарила небеса. Ну, подумаешь, рука (или нога)! Ради Риты? Чтобы она жила? Да сколько угодно!
Да, сколько угодно…
Доктор одобрительно кивнул, быстро набрал какой-то номер, обменялся с кем-то несколькими короткими, деловыми, односложными фразами.
– За вами вышлют машину, – сообщил он. – К счастью, у меня на примете как раз есть семья, которая давно хотела иметь ребенка. Вы спасете свою сестру ценой потери одной конечности. – Он вздохнул. – Если бы можно было обойтись без этого. – Это прозвучало довольно фальшиво, но мне было все равно. Главное – Рита выживет. – Клиника пойдет вам навстречу, – объяснял он, пока мы ждали машину. – Пока вы оформляете документы и реализуете контракт, мы будем проводить поддерживающую терапию за свой счет. Но не тяните с этим.
Как будто я собиралась тянуть! Быстрее, быстрее, где там эти чертовы документы на донорство, где там этот ваш аппарат?!
У выхода из отделения доктор усадил меня в новенький «Роллс-Ройс».
Когда я садилась в машину, над нами пролетели два ворона. Они летели совсем низко и зловеще скрежетали. Наверное, это были те самые… Провожали…
Глава 2
Жертвоприношение: донация[2]
15.12.2042. Город.
Клиника. Анна
Боль была всеобъемлющей и бесконечной.
Она плескалась в моей голове тяжелым багровым морем, и от нее некуда было бежать. Я сама врач и прекрасно понимала, что это значит. Никаких иллюзий у меня не было.
Собрав волю в кулак, я открыла глаза. Передо мной словно плыл туман, но усилием воли я разогнала и его. На самом деле это просто. Я сказала бы, адски просто – надо только смириться с тем, что твоя боль больше никуда не уйдет. И действовать, не обращая внимания ни на что.
Как тогда, в то бесконечно далекое время, когда у моей кровати в совсем другой клинике появился змий-искуситель. Лишенный каких бы то ни было человеческих чувств, с холодными, змеиными глазами.
Искоса (голова не поворачивалась) я бросила беглый взгляд на мониторы. Да уж, убедительно. На томографе была прекрасно видна картина разрушений – алые пятна кровоизлияний растекались по мозгу, проникали вглубь, поражая его слой за слоем. И каждое мое усилие – мыслить ли, двигаться ли – усугубляло и без того безрадостную картину. Все-таки человек – удивительное существо: мне казалось, что я все чувствую и понимаю совершенно ясно, хотя, судя по показаниям приборов, конец меня как личности приближался стремительно и неотвратимо. И я его, похоже, еще ускоряла.
Неподалеку от меня, но глухо, как сквозь подушку, слышались голоса Макса и Феликса.
– Я сейчас позвоню Ойгену, – говорил мой сын. – Может, он что-нибудь придумает, он же на эту чертову Корпорацию работает.
Как страшно было это слышать! Как же я хотела остановить его! Сказать, что Корпорация – это чудовища, в которых нет ничего человеческого, и Ойген – такое же чудовище. Враг.
Нужно рассказать Максу правду, до которой он даже сейчас, когда везде кричат про АР, так и не додумался.
Но я не могла, я не могла произнести ни слова.
– Алло… Ойген, это Макс. Тут такое дело… Короче, у Феликса девушка попала в аварию… Нет, не знаю где! В общем, у нее посттравматический инсульт, нужна операция… Что-что, сам не знаешь?.. Деньги нужны!.. Ты теперь, ходят слухи, большая шишка… И мать у меня тоже в больницу попала! И почти с тем же диагнозом… Нет, я думал, ты ведь мог бы распорядиться, чтобы Риту прооперировали сейчас, а я потом заплачу эти чертовы деньги… Риту… это Феликса девушка… автомобильная, какой-то мудак на автотрейлере въехал… Какая разница где? На окружной… Я буду очень тебе обязан, и Феликс… я понимаю… Ну ты уж постарайся! Хорошо, сразу мне звони… Спасибо, мы ждем. Он сказал, что попробует, – Макс, видимо, старался успокоить Феликса.
К этому моменту сил у меня стало немного больше. Цена этого улучшения была прекрасно видна на томографе. Я сама приближала смерть своего мозга, но мне было за что платить эту цену.
– Он ничего не сделает. – Мой голос почти не дрожал.
– Мама!..
Макс бросился ко мне, упал на колени у кровати…
– Почему? – тихо спросил Феликс.
– Ойген не друг. – Каждая фраза требовала от меня таких усилий, словно я поднимала с земли железную наковальню. – Он враг. Он работает на Ройзельмана.
Я могла сказать гораздо больше. О том, что Ройзельман – опасный маньяк, фанатик, одержимый идеей торжества науки, для которого люди – лишь объект для наблюдений и экспериментов. Но у меня просто не было на это сил.
Я посмотрела на Макса. До чего же он все-таки хорош! К сожалению, как ни пыталась я найти в его чертах сходство с моим погибшим мужем, мне этого не удавалось. И если бы я не знала, что партеногенез невозможен для человека – до сих пор невозможен, я решила бы, что Макс только мой сын. Он очень похож на мои собственные юношеские фото. Очень.
Хотя иногда мне казалось, что для Ройзельмана, с его поистине дьявольской одержимостью своими безумными идеями, слова «невозможно» не существует. И тогда мне становилось страшно.
– Твой отец погиб за шесть месяцев до твоего рождения, – начала я, собрав в кулак все свои силы. – Мы попали в аварию. В горах. Машина сорвалась на каменную осыпь и взорвалась. Эрик успел меня вытолкнуть. И все. Я отделалась несколькими переломами и ушибами.
– А как же нога? – Макс смотрел непонимающе, почти отчужденно.
– Я не хотела жить без Эрика. Едва не сошла с ума. Меня привязывали к койке, чтобы… Больше всего меня убивало, что Эрик просил, а я так и не решилась забеременеть.
– Но как же… – Макс был ошеломлен.
– Пришел Ройзельман. Однокашник отца. Не друг, но… И сказал, что может мне дать ребенка от Эрика. Невозможно – тело практически сгорело! Ройзельман сказал, что он сможет. Достаточно одной живой клетки. Ему нужен был эксперимент. Материал для эксперимента.
Я перевела дыхание, говорить становилось все труднее, но рассказать было необходимо:
– Я согласилась.
Макс побледнел, его глаза лихорадочно блестели.
– Компактных аппаратов еще не было. И это длилось шесть месяцев. Больно. Мучительно. Жесткая фиксация. Эксперимент. Материал для эксперимента Ройзельмана…
В моей голове словно разорвалась граната. Все опять подернулось туманом, перед глазами поплыли радужные круги. Я застонала.
– Мама! – Макс схватил меня за руку. – Мама, не умирай, не надо!
– Ты – первый в проекте «Дети-R», – прошептала я, едва ворочая языком. Даже просто думать было больно, больнее, чем сунуть руку в пламя, больнее, чем терять конечность в первой версии ройзельмановской душегубки. – Но ты мой сын. Не верь им, Макс. Не верь.
Внезапно свет начал меркнуть, а боль отступать. Это было даже приятно. Должно быть, я улыбнулась, если кровоизлияние еще не убило во мне эту способность. Сил хватило только на одно последнее слово – люблю. Надеюсь, Макс услышал.
А потом свет погас окончательно.
15.12.2042. Город.
ЖК «Европа». Мария
Они мне сразу не понравились.
Такую гротескную парочку было еще поискать, классические нувориши образца девяностых годов прошлого века. Я таких только в старом кино видела. Мужчина – толстенький коротышка, не выше меня. Классический костюм, вероятно, от хорошего кутюрье шел ему примерно так же, как корове седло. Его легче было представить в спортивном костюме «адидас» (хотя ничего спортивного в его фигуре и близко не было), а то и в вытянутых трениках и майке-«алкоголичке». Толстые, вроде сарделек, пальцы топырились, словно для демонстрации: на левом безымянном красовалась массивная печатка, на правом – не менее толстая обручалка. Шею обвивала классическая золотая цепь, тоже в палец толщиной. Голова была бритая, зато на мясистом подбородке топорщилась двухдневная седая щетина. Сходство с нахрапистым, прущим напролом кабаном довершали маленькие, хитро-злобные глазки.
